Саенко Евгения

Фрейд начал заниматься этим случаем 1 октября 1907 г. Отчет о начале лечения, данный Фрейдом, и дальнейшее его обсуждение в Венском Психоаналитическом обществе, заняли два вечера - 30 октября и 6 ноября.
Некоторые сведения из Протоколов этих двух Встреч приводил Federn (1948) в работе под названием «Профессор Фрейд: начало истории болезни».
Он, однако, неверно указывает дату второй встречи как 16 ноября. Позже Фрейд прочитал в Венском Психоаналитическом обществе короткие доклады, где рассказал о деталях случая. На Первом Международном Психоаналитическом Конгрессе, который состоялся в Зальцбурге 27 апреля 1908 г., отчет Фрейда был более продолжительным, по словам д-ра Эрнеста Джонса (Ernest Jones), присутствующего на Конгрессе, он длился 4 часа.
Очень краткий обзор этого доклада Отто Ранк (Otto Rank) опубликовал в Zentrabl.Psychoanal.1 (1910), 125-6, через год после появления окончательного варианта истории случая. Во время Конгресса лечение никоим образом не могло быть прервано, т.к., по словам Фрейда, продолжалось около года. Летом 1909 г. он подготовил историю к публикации. Из письма Юнгу мы узнали, что потребовался еще месяц, после чего он окончательно посылаем работу издателям 7 июля 1909 г.
Сохранились подлинные записи Фрейда о начальном этапе лечение, которые велись изо дня в день и явились основой опубликованной истории.
Во всех предыдущих изданиях пациент был обозначен как «Лейтенант Х», а «жестокий капитан» - как «Капитан М». В целях благозвучия инициалы героев здесь заменены соответственно на «Л» и «Н».

Заметки о случае обсессивного невроза

Материал, который Вы найдете на последующих страницах, носит неоднородный характер.
Во-первых, я представлю выборочные фрагменты из истории случая обсессивного невроза. Если судить о случае по продолжительности, по вредности оказанного воздействия и точке зрения о нем самого пациента, он может быть назван достаточно суровым: лечение, которое длилось около года, увенчалось окончательным восстановлением личности пациента и устранением существующих у него запретов.
Во-вторых, начиная с этого случая и принимая в расчет предыдущий опыт анализа ряда других, я сделаю несколько несвязных афористичных заявлений о зарождении и тонком психологическом механизме обсессивного процесса, а таким образом надеюсь расширить первоначальные наблюдения касательной этой темы, опубликованные в 1896 г. Программа такого рода требует от меня некоторых объяснений. В противном случае можно подумать, что я расцениваю этот метод общения, как единственно правильный и рекомендую для подражания. В то время, как на самом деле я только приспосабливаюсь к препятствиям, как к внешним, так и к свойственным самому предмету рассмотрения, и я с удовольствием сообщил бы больше, если бы это было правильным или возможным. Я не могу привести полную историю лечения, т.к. это повлечет за собой детальное рассмотрение обстоятельств жизни пациента. Навязчивый интерес столицы, которая с особенным вниманием следит за моей лечебной деятельностью, не позволяет правдиво описать случай. С другой стороны, я  все больше и больше прихожу к тому, чтобы считать искажения, к которым прибегают в таких обстоятельствах, ненужными и неудобными.
Если искажения незначительны, то они не в состоянии оградить пациента от нескромного любопытства; если они достаточно сильны, чтобы защитить его, то они требуют слишком большой жертвы, т.к. разрушают ясность материала, который внутренне взаимосвязан и опирается на незначительные детали повседневной жизни.
Из этого последнего условия вытекает парадоксальная истина, что гораздо легче предать огласке самые интимные секреты пациента, чем невинные, тривиальные факты его жизни: в то время, как первые не прольют света на личность, вторые, по которым его легко узнать, обнаружат ее с предельной ясностью. Этим и объясняется нещадное сокращение истории случая и лечения. Я все же могу предложить более убедительные причины, которые заставят меня ограничиться несколькими несвязными результатами психоаналитического исследования обсессивного невроза.
Признаться, попытка проникнуть в запутанную структуру этого жесткого случая обсессивного невроза не увенчалась успехом, и если бы понадобилось воспроизвести анализ, то было бы невозможно воссоздать его структуру в том виде, в каком мы ее знаем или представляем себе с помощью анализа, видимую для других сквозь нагромождение терапевтической работы.
Также затрудняет дело сопротивление пациента и различные формы, в котором оно проявляется. Кроме всего вышеозначенного надо признать, что обсессивный невроз сам по себе не является легкой для понимания вещью, намного менее, чем, например, истерия. На самом деле мы ожидали противного. Язык обсессивного невроза, т.е. способы выражения тайных мыслей, является чем-то вроде диалекта языка истерии, но это диалект, разобраться в котором наверняка будет легче, т.к. он более близко соот
[повреждено]
ной жизни они скрывают свое состояние настолько долго, насколько возможно, и часто обращаются к врачу, когда их жалобы достигли наивысшей стадии, как, например, если бы они, страдая туберкулезом легких, отказывались бы от лечения в санатории.
Это сравнение с инфекционным хроническим заболеванием я делаю кроме всего потому, что, как и в случае с хроническим заболеванием, которое я упомянул, мы можем указать на ряд блестящих терапевтических успехов как в легких, так и в тяжелых случаях обсессивного невроза, когда эти последние были захвачены на ранних стадиях развития. В подобных обстоятельствах есть только одна альтернатива - сообщить факты в незавершенной, недоработанной форме, в которой они нам известны, в которой будет правомерно их сообщать. Отрывки знаний, представленные на этих страницах, хотя они были кропотливо собраны, возможно, сами по себе не окажутся удовлетворительными. Но они могут послужить начальной точкой для работы исследователей, и совместное усилие, возможно, приведет к успеху, который лежит за пределами усилий одного человека.

Выписки из истории случая

Молодой человек с университетским образованием обратился ко мне с заявлением, что страдает от обсессий с самого детства, но с особой силой они проявились последние 4 года. Основной составляющей расстройства являлись страхи о том, что что-то может случиться с двумя обожаемыми людьми: с отцом и с молодой особой (дамой), которой он восхищался. Также он отдавал себе отчет в компульсивных побуждениях, как, например, желании перерезать себе горло бритвой; сверх того, он создавал запреты, порою связанные с совершенно незначительными для него вещами.
Он тратил годы, по его словам, сражаясь с этими своими мыслями, и терял очень многое в процессе жизни.
Он попробовал различные способы лечения, но ничего не помогло, за исключением водной терапии недалеко от ..., и это, думает он, помогло лишь потому, что он завел там знакомство, которое привело к регулярным половым сношениям. Здесь подобной возможности не представилось, сношения имел редкие и нерегулярные. К проституткам он испытывает отвращение. В общем, он заявил, что его половая жизнь замерла на месте, мастурбация играла в ней небольшую роль, когда ему было 16-17. Потенция у него была нормальная, первый раз в половые отношения вступил в 16-летнем возрасте. На меня произвел впечатление трезвого и проницательного человека со светлой головой.
Когда я спросил его, зачем он подверг себя такому стрессу, рассказывая о сексуальной жизни, он ответил, что именно это он знал о моих теориях, в реальности он не читал ни одной моей работы, если не считать того, что недавно, листая одну из моих книг, он наткнулся на объяснение интересной словесной ассоциации, которая так отчетливо напоминала ему о его «попытках думать» в связи с его идеями, что он решил отдать себя в мои руки.

а) Начало лечения.
На следующий день я заставил его взять на себя обязательство выполнять единственное условие лечения - говорить все, что приходит в голову, даже если ему это неприятно, или кажется неважным, неуместным, или бессмысленным. Потом я попросил начать общение (разговор) с любой темы, которая нравится, и он начал так:
По его словам, у него был друг, о котором он был высокого мнения. Он привык обращаться к нему, если его мучили какие-нибудь преступные побуждения, и спрашивал, не презирает ли тот его, как преступника. Друг обычно морально поддерживал его, убеждая в том, что у него безупречное поведение, что он, наверно, привык с малых лет видеть только темную сторону своей жизни. До этого, продолжал он, был еще кто-то, кто имел такое же на него влияние. Это был 19-летний студент (самому пациенту было тогда 14-15), которому он нравился, и который поднял его  самоуважение до такой степени, что он стал казаться себе гением. Этот студент впоследствии стал его репетитором и внезапно изменил свое отношение, стал обращаться с ним, как с идиотом. Позже он понял, что студент интересовался одной из его сестер и восхвалял лишь для того, чтобы получить доступ в дом. Это был первый сильный удар в его жизни. Далее он продолжил без видимого перехода.

б) Инфантильная сексуальность.
«Моя сексуальная жизнь началась очень рано. Я помню одну сцену, когда мне было 4 или 5 (с 6 я помню практически все). Эта сцена отчетливо появилась у меня в голове спустя годы. У нас была очень красивая гувернантка, которую звали Froilein Peter. Однажды вечером она лежала на диване легко одетая и читала. Я лежал рядом и упрашивал разрешить мне залезть ей под юбку. Она разрешила лишь в том случае, если я никому об этом не скажу. На ней было мало что одето, я ощупал пальцами ее гениталии и самую нижнюю часть ее туловища, которая показалась мне на ощупь странной. После этого у меня появилось горячее и мучительное любопытство увидеть женское тело. Я до сих пор помню, с каким напряженным возбуждением я ожидал в банях, когда гувернантка разденется и войдет в воду. Я помню больше, начиная с 6 лет. К тому времени у меня была другая гувернантка, которая тоже была молоденькой и симпатичной. У нее были гнойники на ягодицах, которые у нее была привычка выдавливать по ночам. Я всегда с нетерпением ждал этого момента, чтобы удовлетворить свое любопытство. То же самое происходило во время купания, однако фройлен Лина была более сдержанной, чем ее предшественница (в ответ на заданный мною вопрос ответил: «Как правило, я не спал в ее комнате, а в основном с родителями»). Я помню сцену, которая имела место, когда мне было 7. Однажды вечером мы все вместе сидели: гувернантка, повариха, девочка-прислуга, я и мой брат, который младше меня на 18 месяцев, а молодые женщины разговаривали, и внезапно я осознал, что фройлен Лина говорит: «Это можно сделать с младшим, но Поль (это я) слишком неповоротлив и уж точно промахнулся бы». Я не совсем точно понял, что имелось в виду, но, почувствовав к себе пренебрежение, заплакал. Лина успокоила меня и рассказала, как девочку, которая сделала что-то подобное с маленьким мальчиком, за которым присматривала, посадили в тюрьму на несколько месяцев. Я не думаю, что она сделала что-нибудь плохое со мной, но я с нею пользовался многими свободами. Когда я забирался в ее постель, обнажал ее и трогал, она не сопротивлялась. Она была не слишком образованной и явно имела сильные сексуальные желания. В 23 года у нее уже был ребенок. Впоследствие она вышла замуж за отца ребенка, и теперь она фрау Хофрат (Frau Hofrat). Я до сих пор часто вижу ее на улице.
Когда мне было 6 лет, я уже страдал от эрекций; знаю, что однажды пошел к маме, чтобы на это пожаловаться. Я также знаю, что делая это, мне нужно было преодолеть некоторые опасения, т.к. я чувствовал, что существует какая-то связь между этой темой, моими идеями и любопытством. В то время у меня часто возникала нездоровая идея, что мои родители знают мои мысли. Я объяснял это себе, предполагая, что я проговариваю их вслух, сам того не слыша. Я рассматриваю это как начало моей болезни. Были определенные люди, девочки, которые мне очень нравились, и у меня возникало сильное желание увидеть их голыми. Но, желая этого, я испытывал жуткое чувство, как если бы что-нибудь должно было случиться, если у меня будут возникать подобные мысли, и поэтому я должен делать всякие разные вещи для предотвращения этого.
(В ответ на мою просьбу привел следующий пример подобных страхов: «Допустим, что мой отец может умереть»). Мысли о смерти отца присутствовали с самого раннего возраста на протяжении долгого времени и сильно меня угнетали».
В то же время я с удивлением узнал, что отец пациента, с которым обсессивные страхи были и продолжают быть связана на данный момент, умер несколько лет назад. То, что пациент рассказывал на 1-м часу терапии о себе в 6-7-летнем возрасте, было не просто, как он предполагал, началом болезни, но самой болезнью. Это был сформировавшийся обсессивный невроз, не нуждающийся в существенном признаке, важном составляющем, одновременно и ядро, и модель последующего расстройства - элементарный (простейший) организм, лишь изучение которого давало нам возможность уловить сложную стрвктуру дальнейшего заболевания пациента.
Как мы видим, ребенок находился под влиянием одного из компонентов сексуального инстинкта, желания подсматривать (скопофилия), результатом которого явилось очень сильное, постоянно возвращающееся желание, связанное с особами женского пола, которые ему нравились - желание увидеть их голыми. Это желание соотносится с более поздней обсессивной или компульсивной идеей, и если компульсивный компонент до сих пор не присутствовал в желании, то только потому, что ego не ставило себя полностью в оппозицию и пока еще не рассматривало его как нечто чуждое.
Все же, оппозиция желанию, появившаяся из определенных источников, уже возникла, т.к. каждый раз сопровождалась истощающим аффектом. Совершенно ясно, что конфликт в душе молодого распутника развивался. Вместе с обсессивным желанием имел место тесно связанный с ним обсессивный страх: каждый раз, когда у него возникало желание подобного рода, он не мог справиться с поднимающимся в нем чувством страха, что произойдет что-то ужасное. Это ужасное было покрыто характерной неопределенностью, которая с тех пор должна была стать неизменной чертой каждого проявления невроза. Но в случае с ребенком нетрудно обнаружить, что скрывается за неопределенностью подобного вида. Если пациента хоть раз удалось склонить к тому, чтобы он предоставил конкретные требования вместо неясных неопределенностей, которые являются характеристикой обсессивного невроза, можно с уверенностью заключить, что требование - это действительная и подлинная вещь, которая скрывается за обобщениями. Обсессивный страх пациента, таким образом, восстановленный в своем первоначальном значении, звучал бы так: «Если у меня есть желание увидеть женщину, то мой отец обязательно умрет».
Угнетающий аффект явно имел оттенок жути и суеверия и явился началом для возникновения побуждений сделать что-нибудь, чтобы отвратить угрожающее зло. Эти побуждения впоследствии превратились в защитные меры, которые пациент усвоил.
Одновременно мы находим и эротический инстинкт и бунт против него; желание, еще не ставшее компульсивным, и борьбу против него и страх, уже ставший компульсивным, угнетающий аффект и побуждение совершать защитные действия. Список невроза сделался наиболее полным. На самом деле, кое-что еще присутствует, а именно, что-то вроде бреда со странным содержанием, что родители знали его мысли, т.к. он произносил их вслух, сам того не замечая.
Мы будем недалеки от истины, если предположим, что, пытаясь объяснить происходящее, ребенок имел некоторый намек на замечательные психические процессы, которые мы описываем как бессознательные и которые не можем обойти стороной, если мы хотим пролить свет на это темное дело.
«Я проговариваю свои мысли вслух, не слыша этого» звучит как проекция во внешний мир наших собственных гипотез о том, что у него имелись мысли, о которых  он не знал. Это похоже на эндопсихическую перцепцию того, что было вытеснено. Итак, ситуация ясна. Этот элементарный невроз детства уже включал в себя проблему и видимую абсурдность, как и любой из неврозов взрослого возраста.
Что могло стоять за идеей ребенка, что если у него появится сладострастное желание, то отец обязательно умрет? Была ли это просто глупая чепуха? Или, возможно, можно понять слова и осознать их как неизбежное следствие событий и предпосылок детства?
Используя накопившиеся знания о случае детского невроза, мы не сможем не заметить, что в данном случае, как и в других (надо сказать, до того, как ребенку исполнилось шесть), имели место вытесненные конфликты, которые подверглись амнезии, но оставили за собой в качестве осадка определенное содержание обсессивного страха.
Далее мы поймем, насколько возможно для нас заново выявить забытый опыт и воспроизвести его с определенной степенью достоверности.
Тем временем, надо отметить факт, который вряд ли является простой случайностью. Детская амнезия пациента закончилась в 6 лет.
Я не в первый раз наблюдаю хронический обсессивный невроз, который начинался бы как и этот в раннем детстве, проявлялся бы в похотливых желаниях подобного рода, связанных с жуткими опасениями и склонностью исполнять защитные действия. Я сталкивался с этим в ряде других случаев. Это типичный, но далеко не единственный вид.
Перед тем, как перейти к материалам второй сессии, я хотел бы добавить кое-что к теме раннего сексуального опыта пациента. Совершенно ясно, что их можно описать как с точки зрения их самостоятельной значимости, так и в отношении их последствий.
Но то же самое происходило и в других анализируемых мною случаях обсессивного невроза.
В подобных случаях, в отличие от истеричных, неизменно наблюдалась характеристика преждевременного проявления сексуальной активности. Обсессивный невроз в большей степени, нежели истерия, позволяет нам разглядеть тот момент, что факторы, образующие впоследствии невроз, следует искать именно в детской сексуальной жизни, а не в актуальной. Сексуальная активность страдающего обсессивным неврозом может казаться совершенно нормальной при поверхностном наблюдении; на самом деле она предполагает гораздо меньшее количество патогенных элементов и несоответствий норме, доступных непосредственному наблюдению, чем мы можем предположить.

Великий обсессивный страх
«Я думаю начать сегодня с переживания, которое и послужило непосредственным поводом моего обращения к Вам. Это произошло в августе, когда мы были на маневрах в --- Я страдал и перед этим мучил себя разнообразными обсессивными мыслями, которые быстро прошли во время маневров. Я мог показать обычным офицерам, что у людей вроде меня не только умная голова, но и крепкая воля.
Однажды мы выступили в короткий поход из ---. На остановке я потерял свое пенсне и мог бы его быстро найти, но не хотел задерживать отправление, так что я не стал. Но телеграфировал моим окулистам в Вену, чтобы они прислали мне другое на следующую стоянку. На той же остановке я оказался сидящим между двух офицеров, один из которых был капитаном с чешским именем и который был для меня довольно значимой фигурой. Я даже как-то побаивался его, так как он явно получал удовольствие от жестокости.