Книги

Хорни К. Наши внутренние конфликты.

-= 1 =-

Хорни К. Наши внутренние конфликты. – М.: Апрель-Пресс, Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2000. – 560 с.

РАЗРЕШЕНИЕ НЕВРОТИЧЕСКИХ КОНФЛИКТОВ (С. 228-255).
Чем яснее мы понимаем, какой безгранич­ный вред невротические конфликты наносят лич­ности, тем более насущной представляется необхо­димость их действительного разрешения. Но, как мы теперь видим, это нельзя сделать ни с помощью уси­лий разума, ни путем ухода, уклонения от них, ни посредством напряжения силы воли. Как же тогда это можно сделать? Существует лишь один путь: конфликты могут быть разрешены только посред­ством изменения тех условий внутри личности, ко­торые привели к их возникновению.
Это радикальный и тяжелый путь. Ввиду труд­ностей, с которыми сопряжено любое внутреннее изменение, вполне понятно, что нам приходится выискивать кратчайшие пути. Возможно, поэтому пациенты, так же как и другие люди, так часто спра­шивают: “Достаточно ли того, чтобы человек уви­дел свой базальный конфликт?” Ответ, конечно, может быть только отрицательный.
Даже когда аналитик, довольно рано распоз­нав в ходе анализа, как именно расколота структу­ра личности пациента, способен помочь ему осоз­нать этот раскол, такое сознание не приносит не­посредственной пользы. Оно может дать определен­ное облегчение в том смысле, что пациент начина­ет видеть вполне осязаемую причину своих затруд­нений, а не просто блуждать в таинственной мгле; но он не может применить его в своей жизни. Зна­ние того, как действуют и мешают одна другой отдельные части его личности, не делает меньшим его внутренний раскол. Он воспринимает эти фак­ты, как воспринимают некое необычное сообще­ние; оно выглядит понятным, но он не может уло­вить, какой внутренний смысл оно для него несет. Скорее всего он бессознательно сведет его на нет множеством мысленных оговорок. Он будет бессоз­нательно упорствовать в том, что аналитик преуве­личивает значение его конфликтов: что с ним все было бы в полном порядке, если бы не внешние обстоятельства; что любовь или успех избавили бы его от его страданий: что он может избежать своих конфликтов, держась в стороне от людей; что хотя в отношении обычных людей может быть и спра­ведливо, что они не могут одновременно служить двум хозяевам, но он с его безграничной силой воли и разума способен на это. Или он может полагать, опять-таки бессознательно, что аналитик — шарла­тан или даже глупец, действующий из лучших по­буждений и излучающий притворную профессиональ­ную бодрость; что ему следовало бы понимать, что пациент погиб окончательно и бесповоротно, — все это означает, что пациент реагирует на предположе­ния аналитика чувством безнадежности.
Поскольку такие мысленные возражения ука­зывают на то, что пациент либо цепляется за собственные попытки решения (для него они намного более реальны, чем сами конфликты), либо окон­чательно отчаялся в возможности выздоровления, все1эти попытки и все их последствия должны быть тщательно проработаны, прежде чем можно с пользой приступить к разрешению базального кон­фликта.
Поиск более легкого пути породил другой вопрос, ставший весьма важным благодаря тому большому значению, которое Фрейд придавал ге­незису: достаточно ли установить связь этих конф­ликтующих стремлений, когда они осознаны, с их источниками и ранними проявлениями в детстве? И вновь ответом будет “нет, недостаточно” — в ос­новном по тем же самым причинам. Даже самые детальные воспоминания о своем детском опыте мало что дают пациенту, но зато позволяют ему более снисходительно, прощающе относиться к себе, что ни в коей мере не делает его нынешние конфликты менее разрушительными.
Исчерпывающее знание влияний окружаю­щей ребенка в раннем детстве среды и тех измене­ний, которые они породили в его личности, хотя и не имеет непосредственной терапевтической цен­ности, тем не менее имеет значение для нашего исследования тех условий, при которых развивают­ся невротические конфликты4. Ведь в конце концов именно изменения в отношении человека к самому себе и к другим и породили первоначально эти кон­фликты. (Как известно, это знание имеет также огромное про­филактическое значение. Если мы знаем, какие факторы окру­жающей среды полезны для развития ребенка, а какие факто­ры задерживают его развитие, открывается путь для предотв­ращения бурного роста неврозов в будущих поколениях). Я описала такое развитие в более ранних публикациях, а также в предыдущих главах этой книги. Говоря кратко, ребенок может оказаться в ситуации, которая угрожает его внутренней свобо­де, непосредственности, чувству защищенности, его уверенности в себе, короче говоря, самой сердце­вине его психологического существования. Он чув­ствует себя изолированным и беспомощным, и, как результат, его первые попытки установить отноше­ния с другими людьми определяются не его дей­ствительными чувствами, а стратегической необхо­димостью. Он не может просто любить или не лю­бить, доверять или не доверять, выражать свои же­лания или протестовать против желаний других, но невольно вынужден изобретать способы, позволяю­щие справляться с людьми и манипулировать ими с минимальным ущербом для себя. Фундаментальные черты, которые развиваются на этом пути, могут быть кратко охарактеризованы как отчуждение от себя и других людей, чувство беспомощности, всепроникающее чувство тревоги и враждебная напряжен­ность в человеческих взаимоотношениях, колеблю­щаяся от общей настороженности до явно выражен­ной ненависти.
До тех пор, пока сохраняются эти условия, невротик просто не может освободиться ни от од­ного из своих конфликтующих стремлений. Наобо­рот, та внутренняя необходимость, из которой они рождаются, становится в процессе невротического развития даже еще более жесткой. Тот факт, что псев­дорешения усилили нарушения в его взаимоотно­шениях с другими людьми и в отношении к самому себе, означает, что реальное решение становится все менее и менее достижимым.
Поэтому целью терапии может быть лишь изменение самих этих условий. Невротику необхо­димо помочь восстановить себя, осознать свои на­стоящие чувства и желания, выработать свою соб­ственную систему ценностей и построить свои от­ношения с другими людьми на основе своих чувств и убеждений. Если бы мы могли достичь этого ка­ким-либо волшебным способом, конфликты рассе­ялись бы сами собой, даже без всякого прикоснове­ния к ним. Но поскольку нет никакого волшебства, мы должны знать, какие шаги нужно предпринять, чтобы вызвать желаемое изменение.
Так как каждый невроз — независимо от того, насколько ярко выражены и на первый взгляд без­личны его симптомы, — представляет собой рас­стройство характера, то задача терапии состоит в анализе всей структуры невротического характера. Следовательно, чем яснее мы сможем определить эту структуру и ее индивидуальные вариации, тем точнее мы сможем очертить необходимую работу. Если мы представляем себе невроз как защитное сооружение, воздвигнутое вокруг базального конф­ликта, то аналитическую работу можно грубо раз­делить на две части. Одну часть составляет детальное исследование всех бессознательных попыток реше­ния, которые предпринимал данный пациент, вме­сте с их влиянием на его личность в целом. Сюда войдет изучение всех внутренних смыслов его до­минирующего отношения, идеализированного об­раза, экстернализации и так далее без учета их спе­цифической связи с лежащими в их основе конф­ликтами. Было бы заблуждением полагать, что нельзя понять эти факторы и работать над ними, прежде чем в центр внимания попадут конфликты, ибо, хотя они и выросли из потребности гармонизировать эти конфликты, они имеют свою собственную жизнь, оказывают собственное влияние и обладают соб­ственной властью.
Другая часть охватывает работу с самими кон­фликтами. Она обычно подразумевает не только под­ведение пациента к осознанию их общих контуров, но и помощь, направленную на то, чтобы он в де­талях увидел, как они действуют, то есть как его несовместимые между собой стремления и вытека­ющие из них отношения в определенных случаях препятствуют друг другу: например, как потребность подчиняться, усиленная инвертированным садиз­мом, мешает человеку победить в игре или достичь превосходства в ходе соревнования в работе, хотя в то же самое время его стремление к торжеству над другими делает эту победу насущно необходимой: или как аскетизм, проистекающий из разнообраз­ных источников, мешает потребности в симпатии, любви, привязанности и потаканию своим желани­ям. Нам пришлось бы также показать ему, как он мечется между этими крайностями: например, как он после чрезмерной строгости к себе впадает в чрез­мерную снисходительность; или какие экстернализированные требования к себе, возможно, усилен­ные его садистскими стремлениями, сталкиваются с его потребностью быть всеведущим и всепрощаю­щим, и, как следствие этого, он колеблется между осуждением и прощением всего, что делает другой человек; или как он то необоснованно приписывает себе все права, то чувствует, что у него вообще нет никаких прав.
Эта часть аналитической работы обычно включает в себя, кроме того, интерпретацию всех невероятных сочетаний и компромиссов, которых пытается достичь пациент, таких, как попытка со­единить эгоцентризм с великодушием, соперниче­ство с любовью и привязанностью, деспотизм с жертвенностью. Она будет включать в себя помощь пациенту в понимании того, как именно его идеа­лизированный образ, экстернализация и прочее слу­жили затушевыванию его конфликтов, их маскиров­ке и смягчению их разрушительной силы. Короче, она подводит пациента к полному и глубокому по­ниманию своих конфликтов, их влияния на его лич­ность в целом и их связи с частными специфичес­кими симптомами. В общем пациент оказывает раз­ные виды сопротивления в каждом из этих разделов аналитической работы. Когда анализируются его попытки решения, он склонен защищать то субъек­тивно ценное для него, что дают ему сложившиеся отношения и наклонности, и борется таким обра­зом против любого осознания их действительной природы. Во время анализа своих конфликтов он прежде всего заинтересован доказать, что его кон­фликты вовсе не являются конфликтами, и поэто­му затемняет и преуменьшает то, что его отдельные стремления в действительности несовместимы.
Что касается той последовательности, в кото­рой должны прорабатываться эти проблемы, то первостепенное значение имеет и, вероятно, всегда бу­дет иметь совет Фрейда. Применяя к анализу прин­ципы, действительные для медицинской терапии, он подчеркивал значение двух положений при лю­бом подходе к проблемам пациента: интерпретация должна приносить пользу и не должна приносить вред. Другими словами, перед аналитиком должны мысленно стоять два вопроса: может ли пациент в данный момент вынести данное осознание, и на­сколько вероятно, что интерпретация будет иметь для него смысл, то есть направит его мышление в конструктивное русло? При этом нам до сих пор не хватает четких и точных критериев для определения того, что именно может вынести пациент и что спо­собно стимулировать конструктивное осознание. Структурные отличия у пациентов слишком велики и поэтому не допускают каких-либо догматических предписаний в отношении выбора момента време­ни для интерпретаций, но мы можем руководство­ваться тем принципом, что определенные пробле­мы не могут прорабатываться с пользой и без не­оправданного риска до тех пор, пока в отношениях пациента не произошли соответствующие измене­ния. На этой основе мы можем выделить несколько постоянно применяемых приемов.
Бесполезно сталкивать пациента лицом к лицу с каким-либо значительным конфликтом до тех пор, пока он склонен следовать за теми фантомами, ко­торые для него означают спасение. Вначале он дол­жен увидеть, что эти поиски тщетны и мешают его жизни. Говоря сжато, попытки решения конфлик­тов следует анализировать прежде, чем сами конф­ликты. Я не имею здесь в виду, что следует всячески избегать любого упоминания о конфликтах. То, на­сколько осторожным должен быть подход, зависит от хрупкости невротической структуры в целом. Не­которые пациенты могут впадать в панику, если им преждевременно указывают на их конфликты. Для других это не будет иметь значения и проскользнет мимо, не оставив ни малейшего впечатления. Но логически нельзя ожидать от пациента какого-либо существенного интереса к своим конфликтам до тех пор, пока он цепко держится за присущие ему спо­собы их решения и бессознательно рассчитывает на то, что “и так сойдет”.
Другой темой, обсуждение которой следует начинать очень осторожно, служит идеализирован­ный образ. Разговор о тех условиях, при которых определенные аспекты этой темы могут прорабаты­ваться на сравнительно ранней стадии, увел бы нас здесь слишком далеко в сторону. Однако нужна ос­торожность, поскольку идеализированный образ часто является единственной частью личности па­циента, которая для него реальна. Более того, он может быть единственным элементом, дающим ему своего рода самоуважение и не позволяющим ему проникнуться презрением к себе. Пациент должен набраться достаточных сил, прежде чем сможет вы­нести какой-либо “подрыв” этого образа.
Работа над садистскими наклонностями на ранней стадии анализа явно непродуктивна. Причи­на этого частично заключается в том громадном контрасте, который являют собой эти наклонности и идеализированный образ. Даже на более поздней стадии анализа их осознание часто наполняет паци­ента ужасом и отвращением. Но имеется и более конкретная причина, чтобы откладывать эту часть анализа до тех пор, пока безнадежность пациента несколько не снизится и он не станет шире смот­реть на вещи: очевидно, что; он не может быть заин­тересован в преодолении своих садистских наклон­ностей до тех пор, пока, бессознательно убежден в том, что единственное, что ему остается, это вести заместительную жизнь.
Тем же самым можно руководствоваться и относительно выбора момента времени для интерпретаций: он зависит от конкретной структуры ха­рактера. Например, с пациентом, у которого доми­нируют агрессивные наклонности и который пре­зирает чувства как слабость, приветствуя все, что дает видимость силы, вначале следует тщательно проработать данное отношение, включая все его внутренние смыслы. Было бы ошибочным отдавать предпочтение какому-либо аспекту его потребнос­ти в человеческой близости, независимо от того, насколько очевидна эта потребность для аналитика. На любой шаг такого рода пациент ответил бы не­годованием, как на угрозу своей безопасности. Он почувствовал бы, что должен быть настороже про­тив желания аналитика сделать его “добреньким”, то есть ханжески благочестивым. Лишь когда он ста­нет намного сильнее, он будет в состоянии вынес­ти осознание своих тенденций к уступчивости и са­моуничижению. С таким пациентом нужно также в течение некоторого времени избегать проблемы без­надежности, так как он будет склонен сопротив­ляться признанию у себя подобных чувств. Безна­дежность была бы им воспринята как достойная презрения жалость к себе и означала бы позорное признание своего поражения. И наоборот, если до­минируют наклонности уступчивого типа, вначале должны тщательно прорабатываться все факторы, вовлеченные в “движение к людям”, прежде чем можно будет обсуждать какие-либо склонности к доминированию или мести. И опять, если пациент представляет себя великим гением или потрясаю­щим любовником, было бы полнейшей потерей вре­мени обращаться к его страху презрения или отвержения со стороны окружения, а еще более бесплод­ной была бы проработка его презрения к себе.
Иногда содержание, которое может прора­батываться в начале анализа, очень ограничено. Так бывает особенно тогда, когда высокая степень эк-стернализации сочетается с ригидной самоидеализацией, — позиция, не допускающая и мысли о ка­ких-либо недостатках. Если определенные призна­ки указывают аналитику на такое состояние, он сбережет много времени, избегая любых интерпре­таций, даже отдаленно предполагающих, что источ­ник затруднений пациента лежит внутри его самого. Однако в этот период реально затронуть некоторые частные аспекты его идеализированного образа, та­кие, как чрезмерная требовательность, которую па­циент предъявляет к себе.
Знакомство с движущими силами структуры невротического характера также помогает аналити­ку быстрее и точнее улавливать, что именно паци­ент хочет выразить своими ассоциациями и, следо­вательно, на чем следует остановиться в данный момент. Он сможет мысленно увидеть и предсказать по незначительным на вид указаниям определен­ную сторону личности пациента целиком и поэтому сможет направлять его внимание на те элементы, которые надо уловить. Его позиция будет подобна позиции врача по внутренним болезням, который, узнав о том, что пациент кашляет, потеет по ночам и под вечер испытывает упадок сил, рассматривает возможность легочного туберкулеза и в соответствии с этим строит свое обследование.
Если, например, пациент как бы извиняется манерой своего поведения, готов восхищаться ана­литиком и обнаруживает в своих ассоциациях само­уничижительные наклонности, аналитик мысленно представит себе все факторы, характерные для “дви­жения к людям”. Он исследует возможность того, что это доминирующее отношение пациента; и если он обнаружит и другие свидетельства в пользу этого, то будет работать над этим отношением со всех возмож­ных сторон. Сходным образом, если пациент неоднок­ратно говорит о переживаниях, в которых он чув­ствует себя униженным, и показывает признаки того, что смотрит на анализ в этом свете, аналитик будет знать, что ему придется прорабатывать у пациента страх унижения. И он выберет для интерпретации тот источник страха, который в данное время наиболее доступен. Возможно, он сможет, например, связать его с потребностью пациента в подтверждении свое­го идеализированного образа при том условии, что части этого образа уже были осознаны. И опять, если в аналитической ситуации пациент проявляет инер­цию и говорит о чувстве обреченности, аналитику придется прорабатывать его безнадежность в той сте­пени, в какой это возможно в данный момент. Если бы это произошло в самом начале анализа, он смог бы только указать на ее смысл, а именно, что паци­ент сдался, признал свое поражение. Затем он попы­тается довести до него мысль о том, что его безна­дежность исходит не из действительно безнадежной ситуации, а составляет проблему, которую следует понять и в конечном счете решить. Если безнадеж­ность проявляется в более поздний период, анали­тик, вероятно, сможет установить ее более специфи­ческую связь с его отчаянием найти выход из своих конфликтов или когда-либо достичь соответствия своему идеализированному образу.
Предлагаемые меры тем не менее оставляют достаточно места для интуиции аналитика и для его чуткости к тому, что происходит у пациента внутри. Они остаются ценнейшими, даже незаменимыми инструментами анализа, которые аналитик должен стремиться развить в максимальной степени. Но сам факт использования интуиции не означает, что этот метод принадлежит исключительно области “искус­ства” или что это метод, где достаточно примене­ния здравого смысла.

Страница 1 из 3 Следующая страница »
Поделиться:

« Назад