Фромм Э. Величие и ограниченность теории Фрейда
-= 3 =-
Однако при простом описании научного метода какого-нибудь мыслителя вовсе не обязательно предполагается, что тот был корректен в своих результатах. История научной мысли — это, поистине, история, чреватая ошибками.
Вот только один пример научного подхода Фрейда — его отчет о больной по имени Дора. Фрейд лечил эту больную от истерии, и спустя три месяца анализ подошел к концу. Не входя в подробности фрейдовского описания, я хочу, процитировав выдержку из истории болезни, показать объективность его отношения. Третий сеанс пациентка начала следующими словами:
«А вы знаете, я сегодня здесь в последний раз!» — «Как я могу об этом знать, если вы мне об этом ничего не сказали?» — «Да, я решила потерпеть только до Нового года. (Это было 31 декабря.) Я не буду больше ждать, когда меня вылечат». — «Вы же знаете, что вольны прекратить лечение в любой момент. Но сегодня мы продолжим нашу работу. Когда вы приняли такое решение?» — «Недели две назад, по-моему». — «Так за две недели предупреждает об уходе прислуга или гувернантка». — «Гувернантка семейства К. предупреждала о своем уходе в то время, когда я у них гостила в Л., на озере». — «Правда? Вы никогда не говорили мне о ней. Расскажите».
Затем все оставшееся время сеанса Фрейд анализировал, что же в действительности означает это самоотождествление с ролью прислуги. Нам сейчас совершенно неважно, к каким выводам пришел Фрейд. Главное — это чистота научного подхода. Он не рассердился. Не предложил больной изменить свое решение, не стал ободрять ее, заверяя, что если она продолжит сеансы с ним, то ей станет лучше. Он просто констатировал, раз уж она пришла, то, хотя это и один из последних сеансов, они могли бы воспользоваться этим временем и разобраться, что скрывается за ее решением.
Однако при всем восхищении верой Фрейда в разум и научный метод невозможно отрицать того, что Фрейд зачастую являет нам себя как навязчиво одержимый обсессиональный рационалист, который конструирует свои теории практически ни на чем и идет наперекор рассудку. Зачастую он созидает конструкции из отрывочных данных, что приводит к совершенно абсурдным заключениям. Сошлюсь на историю болезни из его «Истории детских неврозов»4. Как отмечает сам Фрейд, когда он писал этот текст, то находился под свежим еще тогда впечатлением того «нового толкования», которое К. Г. Юнг и А. Адлер хотели придать результатам психоанализа. Чтобы объяснить, что я имею в виду, говоря об обсессиональном мышлении Фрейда, мне нужно поподробнее рассмотреть этот отчет.
Какие факты и проблемы имеют существенно важное значение в данной истории болезни?
В 1910 г. к Фрейду за помощью обратился весьма состоятельный молодой человек из России. Лечение продолжалось вплоть до июля 1914 г., когда Фрейд посчитал историю болезни закрытой и описал все это происшествие. Фрейд сообщает, что больной «первые десять отроческих лет до момента заболевания прожил почти в нормальном состоянии здоровья и закончил среднее образование без особых затруднений. Но в предшествующие годы благополучие нарушалось тяжелыми невротическими страданиями, начавшимися как раз перед самым днем его рождения, на пятом году жизни, в форме истерии страха (фобии животных), превратившейся затем в невроз навязчивости с религиозным содержанием, причем некоторые симптомы сохранялись до восьмилетнего возраста»*.
* И продолжалась с побочными эффектами вплоть до десятого года включительно — разночтения с русским переводом в: Фрейд 3. Психоанализ детских неврозов / Пер. с нем. д-ра О. Б. Фельдмана и д-ра М. В. Вульфа. Под ред. проф. И. Д. Ермакова. М.-Л., 1925. С. 103. — Прим. перев.
Светила психиатрии классифицировали этого больного как страдающего маниакально-депрессивным психозом, но Фрейд ясно видел, что это не так. (Один из величайших авторитетов — профессор Освальд Бумке, работавший в тот момент в Мюнхене, обосновал свой диагноз, исходя из того факта, что этот больной приходил к нему то в приподнятом, а то в чрезвычайно подавленном настроении. Поскольку он не потрудился выяснить, не было ли чего-нибудь такого, что в действительности могло бы подобным образом влиять на смену настроения, то и не узнал, что его пациент был просто-напросто влюблен в медсестру санатория, где проходил лечение, и когда она отвечала на его любовь, он ликовал, когда же — нет, он впадал в депрессию.) Фрейд видел, что никакого маниакально-депрессивного психоза не было, а был просто умирающий от скуки очень богатый бездельник. Но выяснил он еще кое-что: больной этот страдал детским неврозом. Пациент сообщил, что года в четыре-пять он начал бояться волков, а развился этот страх у него, главным образом, благодаря сестрице, которая то и дело показывала ему книжку с картинками, где был нарисован волк. Едва завидев эту картинку, он начинал исступленно кричать, боясь, что волк придет и съест его. Если принять во внимание, что в России он жил в громадном поместье, то нет ничего удивительного, что в маленького мальчика, которого запугивала собственная сестра, мог вселиться страх перед волками. С другой стороны, он получал удовольствие, истязая побоями лошадей. В тот же период у него проявлялись признаки невроза навязчивости, когда он неотвязно думал про себя «God-Swine» или «God-Shit». И у больного вдруг всплыло в памяти, что, когда он был совсем еще мал, ему не было тогда и пяти лет, сестрица, которая была старше его на два года (впоследствии она покончила с собой), вовлекла его в своего рода сексуальную игру. Фрейд делает вывод, что сексуальная жизнь этого маленького мальчика, «начинающаяся под руководством генитальной зоны, подверглась, таким образом, внешней задержке и отброшена была подавлением этой задержки на прежнюю фазу прегенитальной организации».
Однако все эти факты тускнеют рядом с предложенной Фрейдом основной интерпретацией сна о волках:
Мне снилось, что уже ночь, и я лежу в своей кровати. (Моя кровать стояла изножием к окну, прямо перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Знаю, что была зима, когда мне снился этот сон, и кругом было темно.) Вдруг окно распахнулось само собой, и я в ужасе увидел, что на громадном ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Точнее, их было шесть или семь. Волки были совершенно белые, и походили, скорее, на лисиц или овчарок, потому что у них были большущие, как у лисиц, хвосты и уши торчком, как у собак, когда они настороже. В смертельном страхе, — очевидно, от ужаса быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся.
И как же Фрейд интерпретирует этот сон?
Сон этот показывает, что маленький полуторагодовалый мальчик, спавший в своей кроватке, проснулся к вечеру, возможно, часов в пять, и «оказался свидетелем трижды повторенного коитуса a tergo; мог при этом видеть как гениталии матери, так и половой орган отца, и он понял, что происходит и значение происходящего. Наконец он помешал общению родителей, и позже будет показано, каким именно образом».
Фрейд отмечает:
«Тут я подхожу к месту, где мне приходится перестать придерживаться хода анализа, который до сих пор служил мне опорой. Боюсь, что это будет в то же время и тем местом, где читатель перестанет мне верить». Он, несомненно, более чем прав. Чтобы на основании сна, из которого не явствует ничего, кроме того, что мальчику приснилось несколько волков, сформулировать гипотезу о том, что же происходило на самом деле, когда мальчику было полтора года, надо, по-видимому, обладать обсессиональным мышлением в сочетании с полнейшим пренебрежением реальностью. Конечно, воспользовавшись этой ассоциацией, Фрейд соткал из нее целое полотно, но полотно, не выдерживающее ни малейшей проверки на реальность. Это истолкование сна о волках как один из классических примеров искусства Фрейда толковать сны, фактически, свидетельствует о способности и склонности Фрейда выстраивать реальность из сотен незначительных происшествий, либо всплывавших в результате догадки, либо извлекавшихся в процессе истолкования, вырванных из контекста и используемых с целью прийти к определенным выводам, которые согласуются с его собственным предвзятым мнением.
О чем тут говорить, если Фрейд доходил в своем толковании до абсурда? Его способность замечать и принимать во внимание даже самые мельчайшие подробности достойна восхищения: от его внимания не ускользало ничего, как бы ничтожно оно ни было. Все у него описывается с величайшей тщательностью.
Чего, к сожалению, не скажешь о большинстве его учеников. Лишенные необыкновенного дара Фрейда глубоко вникать в каждую деталь и с вниманием к ней относиться, они избрали для себя более легкий путь, и хотя их интерпретации столь же абсурдны, но получены в результате весьма нечетких домыслов, которые чрезвычайно упрощали дело.
Одним словом, Фрейд никогда ничего не упрощал — он, скорее, усложнял и переусложнял все настолько, что где-то к середине его интерпретации создается впечатление, как будто попал в лабиринт. Система мышления Фрейда привела к открытию, что всякое явление означает то, что оно означает по видимости, но может также выражать и собственное отрицание. Он открыл, что всякое повышенное внимание к любви может скрывать подавленную ненависть, неуверенность может таиться под маской высокомерия, а страх — агрессивности, и т. д. Это было важное, но вместе с тем и опасное открытие. Допущение, будто нечто имеет прямо противоположное значение, еще требуется доказать, и Фрейд стремился найти такое доказательство. Если же исследователь не столь педантичен и внимателен, как Фрейд, чем отличались большинство его учеников, то он с легкостью выйдет на разрушительные для научного мышления гипотезы. Чтобы продемонстрировать, что они не ограничиваются здравым смыслом и обладают специальными познаниями, немало психоаналитиков, по сложившейся практике, исходили из того, что больной руководствуется прямо противоположными мотивами, нежели теми, какими он, по его собственному мнению, руководствуется.
«Бессознательный гомосексуализм» — один из лучших тому примеров. Это одна из составляющих теории Фрейда, согласно которой этому подвержены много людей. Психоаналитик, чтобы продемонстрировать, что ему чуждо поверхностное суждение, может высказать предположение, что его больной страдает бессознательным гомосексуализмом. Допустим, что больной ведет весьма интенсивную гетеросексуальную жизнь, на это последует категорическое возражение, что именно эта чрезмерная интенсивность и помогает подавить бессознательный гомосексуализм. Или, допустим, больной вообще не проявляет ни малейшего интереса к лицам своего пола, тогда последует возражение, что такое полнейшее отсутствие гомосексуального интереса как раз и свидетельствует о подавлении гомосексуализма. А если уж один мужчина похвалит цвет галстука у другого, то это просто неопровержимое доказательство его бессознательного гомосексуализма. Дело, конечно, в том, что таким способом никак невозможно доказать отсутствие гомосексуализма, и поиски бессознательного гомосексуализма нередко тянулись годами, хотя наличие его не подтверждалось ничем, кроме основной исходной посылки, будто всегда можно предположить наличие смысла, прямо противоположного первоначальному явному значению. Такая практика имела губительные последствия, потому что она допускала известную меру произвола в истолковании, который зачастую приводил к совершенно ошибочным выводам. (Существует несомненное сходство между этим вульгарным фрейдизмом и тем вульгарным марксизмом, который культивировался в советской теоретической научной мысли. Как и Фрейд, Маркс указывает, что одно и то же может означать и прямо противоположное себе, но и для Маркса такое положение требует доказательства. Однако вульгарная марксистская теория сделала из этого вывод, будто всегда можно утверждать, что если существует несовпадение с тем, что говорится, то значит, оно носит оппозиционный характер, и тем самым легко манипулировать мнением в собственных доктринерских интересах).
2. Величие и ограниченность открытий Фрейда
Нам предстоит выяснить:
1) какие величайшие открытия сделал Фрейд;
2) как под влиянием своих философских и личных взглядов он ограничил и исказил свои открытия;
3) насколько возрастает их значение, если освободить формулировки Фрейда от этих искажений;
4) что это равносильно отделению существенного и вечного в теории Фрейда от обусловленного временем и социальной средой.
Наша задача не «ревизия» Фрейда или создание «неофрейдизма». Мы хотим скорее раскрыть суть идей Фрейда через критическую интерпретацию их философской базы с заменой историческим материализмом буржуазной идеологии.
Открытие бессознательного
Разумеется, не Фрейд первым обнаружил, что в нас глубоко таятся мысли и стремления, которые мы не осознаем, т. е. бессознательное, что наша психика живет своей скрытой жизнью. Но Фрейд был первым, кто сделал это открытие основой своей психологической системы и стал изучать бессознательные явления скрупулезно и с поразительными результатами. Фрейд исследовал главным образом несоответствия между мышлением и существованием. Мы думаем, например, что наше поведение мотивировано любовью, привязанностью, чувством долга и т. д., но мы не осознаем, что вместо этого оно мотивировано желанием властвовать, мазохистскими импульсами или неспособностью быть самостоятельным. Фрейд открыл, что наше представление о себе не обязательно соответствует реальности; то, что человек думает о себе, может отличаться и обычно отличается от того, что он есть, даже полностью противоречит тому, чем он является на самом деле, что большинство людей живут в мире самообмана, и нам только кажется, что наши мысли соответствуют действительности. Фактически, историческое значение фрейдовской концепции бессознательного заключается в том, что Фрейд отбросил традиционное отождествление мышления и существования, доходящее в строгих формах философского идеализма до утверждения, что только мысль (идея, слово) реальна, и в то же время до отрицания реальности чувственно воспринимаемого мира5.
Фрейд, сведя роль сознательной мысли в основном к рациональному объяснению влечений, шел к разрушению основ рационализма, выдающимся представителем которого он сам являлся. Своим открытием несоответствия между мышлением и существованием Фрейд не только подорвал западную традицию идеализма в его философской и общепринятой формах, он также сделал далеко идущее открытие в области этики. До Фрейда искренность можно было бы определить как высказывание того, в чем убежден. С появлением теории Фрейда это определение не может считаться достаточным. Разница между тем, что я говорю, и тем, в чем я убежден, приобретает новое измерение, а именно — мою бессознательную веру (belief) или мое бессознательное стремление (striving). Если в дофрейдовские времена человек, убежденный, что он наказывает своего ребенка потому, что хочет его лучше воспитать, мог считать себя честным, пока он действительно верил в это, то после открытия Фрейда закрадывалось сомнение, а не является ли подобное убеждение рациональным объяснением его садистских желаний, т.е. что ему доставляет удовольствие бить ребенка и что он использует как предлог идею, что такое наказание идет на пользу ребенку. С точки зрения этики, следует предпочесть того, кто, по крайней мере, честно признает свой действительный мотив — он не только более честен, но и менее опасен. Неттакого зла или жестокости, которые бы не объяснялись благими намерениями, как в частной жизни, так и в исторических событиях. Со времен Фрейда фраза «Я желал добра» утратила свою оправдательную силу. Желание добра — это одно из лучших объяснений для дурных поступков, и нет ничего легче, чем убедить себя в справедливости такого объяснения.
Есть и третий результат открытия Фрейда, В культуре подобной нашей, в которой слова играют огромную роль, придаваемое им значение часто не учитывает, если не искажает, опыт. Если кто-то говорит «Я люблю тебя», или «Я люблю Бога», или «Я люблю свою страну», он произносит слова, которые, — несмотря на то, что он полностью убежден в их истинности, — могут быть совершенно неверными и являться рациональным объяснением стремления человека к власти, успеху, славе, богатству или выражением его зависимости от своей группы. Они могут не содержать и обычно не содержат даже частицы любви. Еще не нашло широкого признания открытие Фрейда, что люди инстинктивно критически относятся к высказываниям о благих намерениях или рассказам о примерном поведении, тем не менее остается фактом, что теория Фрейда — это критическая теория, как и теория Маркса. Фрейд не принимал высказывания за чистую монету; он рассматривал их критически, даже когда не сомневался в сознательной искренности говорящего. Но сознательная искренность мало что значит в общей структуре личности человека.
Великим открытием Фрейда, существенно повлиявшим на философию и культуру, было обнаружение конфликта между мышлением и существованием. Но Фрейд ограничил значимость своего открытия, сведя сущность конфликта к подавлению младенческих сексуальных стремлений, предположив, что конфликт между мышлением и существованием — это по сути конфликт между мышлением и младенческой сексуальностью. Это ограничение неудивительно. Как я уже говорил, находясь под влиянием материализма своего времени, Фрейд искал содержание подавляемого в тех стремлениях, которые не только имели одновременно и психический и физиологический характер, но также — что очевидно — подавлялись в том обществе, к которому Фрейд принадлежал, т. е. к среднему классу с его викторианской моралью, из которой вышли Фрейд и большинство его пациентов. Он нашел доказательства Тому, что патологические явления — например, истерия — иногда являлись выражением подавленных сексуальных желаний. Он отождествил социальную структуру и проблемы своего класса с проблемами, присущими человеческому существованию. Это одно из уязвимых мест в теории Фрейда. Для него буржуазное общество было идентично цивилизованному обществу, и хотя он признавал существование своеобразных культур, отличных от буржуазного общества, они представлялись ему примитивными, неразвитыми.
Материалистическая философия и убеждение в широком распространении подавления сексуальных желаний явились фундаментом, на котором Фрейд возвел теорию бессознательного. Вдобавок он проигнорировал тот факт, что очень часто наличие или интенсивность сексуальных импульсов не зависит от физиологической основы сексуальности, а наоборот, весьма часто они являются производными совершенно иных импульсов, не сексуальных по своей природе. Так, сексуальное желание может порождаться нарциссизмом, садизмом, склонностью к подчинению, просто скукой; хорошо известно также, что власть и могущество — важные составляющие сексуальных желаний.
В наше время, когда после открытий Фрейда сменилось два или три поколения, стало очевидно, что в культуре больших городов сексуальность не является главным объектом подавления. Поскольку в своей массе человек становится Homo consumens, секс стал одним из основных предметов потребления (и фактически самым дешевым), создавая иллюзию счастья и удовлетворенности. В человеке можно увидеть различные конфликты между осознаваемыми и неосознаваемыми стремлениями.
Вот только один пример научного подхода Фрейда — его отчет о больной по имени Дора. Фрейд лечил эту больную от истерии, и спустя три месяца анализ подошел к концу. Не входя в подробности фрейдовского описания, я хочу, процитировав выдержку из истории болезни, показать объективность его отношения. Третий сеанс пациентка начала следующими словами:
«А вы знаете, я сегодня здесь в последний раз!» — «Как я могу об этом знать, если вы мне об этом ничего не сказали?» — «Да, я решила потерпеть только до Нового года. (Это было 31 декабря.) Я не буду больше ждать, когда меня вылечат». — «Вы же знаете, что вольны прекратить лечение в любой момент. Но сегодня мы продолжим нашу работу. Когда вы приняли такое решение?» — «Недели две назад, по-моему». — «Так за две недели предупреждает об уходе прислуга или гувернантка». — «Гувернантка семейства К. предупреждала о своем уходе в то время, когда я у них гостила в Л., на озере». — «Правда? Вы никогда не говорили мне о ней. Расскажите».
Затем все оставшееся время сеанса Фрейд анализировал, что же в действительности означает это самоотождествление с ролью прислуги. Нам сейчас совершенно неважно, к каким выводам пришел Фрейд. Главное — это чистота научного подхода. Он не рассердился. Не предложил больной изменить свое решение, не стал ободрять ее, заверяя, что если она продолжит сеансы с ним, то ей станет лучше. Он просто констатировал, раз уж она пришла, то, хотя это и один из последних сеансов, они могли бы воспользоваться этим временем и разобраться, что скрывается за ее решением.
Однако при всем восхищении верой Фрейда в разум и научный метод невозможно отрицать того, что Фрейд зачастую являет нам себя как навязчиво одержимый обсессиональный рационалист, который конструирует свои теории практически ни на чем и идет наперекор рассудку. Зачастую он созидает конструкции из отрывочных данных, что приводит к совершенно абсурдным заключениям. Сошлюсь на историю болезни из его «Истории детских неврозов»4. Как отмечает сам Фрейд, когда он писал этот текст, то находился под свежим еще тогда впечатлением того «нового толкования», которое К. Г. Юнг и А. Адлер хотели придать результатам психоанализа. Чтобы объяснить, что я имею в виду, говоря об обсессиональном мышлении Фрейда, мне нужно поподробнее рассмотреть этот отчет.
Какие факты и проблемы имеют существенно важное значение в данной истории болезни?
В 1910 г. к Фрейду за помощью обратился весьма состоятельный молодой человек из России. Лечение продолжалось вплоть до июля 1914 г., когда Фрейд посчитал историю болезни закрытой и описал все это происшествие. Фрейд сообщает, что больной «первые десять отроческих лет до момента заболевания прожил почти в нормальном состоянии здоровья и закончил среднее образование без особых затруднений. Но в предшествующие годы благополучие нарушалось тяжелыми невротическими страданиями, начавшимися как раз перед самым днем его рождения, на пятом году жизни, в форме истерии страха (фобии животных), превратившейся затем в невроз навязчивости с религиозным содержанием, причем некоторые симптомы сохранялись до восьмилетнего возраста»*.
* И продолжалась с побочными эффектами вплоть до десятого года включительно — разночтения с русским переводом в: Фрейд 3. Психоанализ детских неврозов / Пер. с нем. д-ра О. Б. Фельдмана и д-ра М. В. Вульфа. Под ред. проф. И. Д. Ермакова. М.-Л., 1925. С. 103. — Прим. перев.
Светила психиатрии классифицировали этого больного как страдающего маниакально-депрессивным психозом, но Фрейд ясно видел, что это не так. (Один из величайших авторитетов — профессор Освальд Бумке, работавший в тот момент в Мюнхене, обосновал свой диагноз, исходя из того факта, что этот больной приходил к нему то в приподнятом, а то в чрезвычайно подавленном настроении. Поскольку он не потрудился выяснить, не было ли чего-нибудь такого, что в действительности могло бы подобным образом влиять на смену настроения, то и не узнал, что его пациент был просто-напросто влюблен в медсестру санатория, где проходил лечение, и когда она отвечала на его любовь, он ликовал, когда же — нет, он впадал в депрессию.) Фрейд видел, что никакого маниакально-депрессивного психоза не было, а был просто умирающий от скуки очень богатый бездельник. Но выяснил он еще кое-что: больной этот страдал детским неврозом. Пациент сообщил, что года в четыре-пять он начал бояться волков, а развился этот страх у него, главным образом, благодаря сестрице, которая то и дело показывала ему книжку с картинками, где был нарисован волк. Едва завидев эту картинку, он начинал исступленно кричать, боясь, что волк придет и съест его. Если принять во внимание, что в России он жил в громадном поместье, то нет ничего удивительного, что в маленького мальчика, которого запугивала собственная сестра, мог вселиться страх перед волками. С другой стороны, он получал удовольствие, истязая побоями лошадей. В тот же период у него проявлялись признаки невроза навязчивости, когда он неотвязно думал про себя «God-Swine» или «God-Shit». И у больного вдруг всплыло в памяти, что, когда он был совсем еще мал, ему не было тогда и пяти лет, сестрица, которая была старше его на два года (впоследствии она покончила с собой), вовлекла его в своего рода сексуальную игру. Фрейд делает вывод, что сексуальная жизнь этого маленького мальчика, «начинающаяся под руководством генитальной зоны, подверглась, таким образом, внешней задержке и отброшена была подавлением этой задержки на прежнюю фазу прегенитальной организации».
Однако все эти факты тускнеют рядом с предложенной Фрейдом основной интерпретацией сна о волках:
Мне снилось, что уже ночь, и я лежу в своей кровати. (Моя кровать стояла изножием к окну, прямо перед окном находился ряд старых ореховых деревьев. Знаю, что была зима, когда мне снился этот сон, и кругом было темно.) Вдруг окно распахнулось само собой, и я в ужасе увидел, что на громадном ореховом дереве перед окном сидят несколько белых волков. Точнее, их было шесть или семь. Волки были совершенно белые, и походили, скорее, на лисиц или овчарок, потому что у них были большущие, как у лисиц, хвосты и уши торчком, как у собак, когда они настороже. В смертельном страхе, — очевидно, от ужаса быть съеденным волками, я вскрикнул и проснулся.
И как же Фрейд интерпретирует этот сон?
Сон этот показывает, что маленький полуторагодовалый мальчик, спавший в своей кроватке, проснулся к вечеру, возможно, часов в пять, и «оказался свидетелем трижды повторенного коитуса a tergo; мог при этом видеть как гениталии матери, так и половой орган отца, и он понял, что происходит и значение происходящего. Наконец он помешал общению родителей, и позже будет показано, каким именно образом».
Фрейд отмечает:
«Тут я подхожу к месту, где мне приходится перестать придерживаться хода анализа, который до сих пор служил мне опорой. Боюсь, что это будет в то же время и тем местом, где читатель перестанет мне верить». Он, несомненно, более чем прав. Чтобы на основании сна, из которого не явствует ничего, кроме того, что мальчику приснилось несколько волков, сформулировать гипотезу о том, что же происходило на самом деле, когда мальчику было полтора года, надо, по-видимому, обладать обсессиональным мышлением в сочетании с полнейшим пренебрежением реальностью. Конечно, воспользовавшись этой ассоциацией, Фрейд соткал из нее целое полотно, но полотно, не выдерживающее ни малейшей проверки на реальность. Это истолкование сна о волках как один из классических примеров искусства Фрейда толковать сны, фактически, свидетельствует о способности и склонности Фрейда выстраивать реальность из сотен незначительных происшествий, либо всплывавших в результате догадки, либо извлекавшихся в процессе истолкования, вырванных из контекста и используемых с целью прийти к определенным выводам, которые согласуются с его собственным предвзятым мнением.
О чем тут говорить, если Фрейд доходил в своем толковании до абсурда? Его способность замечать и принимать во внимание даже самые мельчайшие подробности достойна восхищения: от его внимания не ускользало ничего, как бы ничтожно оно ни было. Все у него описывается с величайшей тщательностью.
Чего, к сожалению, не скажешь о большинстве его учеников. Лишенные необыкновенного дара Фрейда глубоко вникать в каждую деталь и с вниманием к ней относиться, они избрали для себя более легкий путь, и хотя их интерпретации столь же абсурдны, но получены в результате весьма нечетких домыслов, которые чрезвычайно упрощали дело.
Одним словом, Фрейд никогда ничего не упрощал — он, скорее, усложнял и переусложнял все настолько, что где-то к середине его интерпретации создается впечатление, как будто попал в лабиринт. Система мышления Фрейда привела к открытию, что всякое явление означает то, что оно означает по видимости, но может также выражать и собственное отрицание. Он открыл, что всякое повышенное внимание к любви может скрывать подавленную ненависть, неуверенность может таиться под маской высокомерия, а страх — агрессивности, и т. д. Это было важное, но вместе с тем и опасное открытие. Допущение, будто нечто имеет прямо противоположное значение, еще требуется доказать, и Фрейд стремился найти такое доказательство. Если же исследователь не столь педантичен и внимателен, как Фрейд, чем отличались большинство его учеников, то он с легкостью выйдет на разрушительные для научного мышления гипотезы. Чтобы продемонстрировать, что они не ограничиваются здравым смыслом и обладают специальными познаниями, немало психоаналитиков, по сложившейся практике, исходили из того, что больной руководствуется прямо противоположными мотивами, нежели теми, какими он, по его собственному мнению, руководствуется.
«Бессознательный гомосексуализм» — один из лучших тому примеров. Это одна из составляющих теории Фрейда, согласно которой этому подвержены много людей. Психоаналитик, чтобы продемонстрировать, что ему чуждо поверхностное суждение, может высказать предположение, что его больной страдает бессознательным гомосексуализмом. Допустим, что больной ведет весьма интенсивную гетеросексуальную жизнь, на это последует категорическое возражение, что именно эта чрезмерная интенсивность и помогает подавить бессознательный гомосексуализм. Или, допустим, больной вообще не проявляет ни малейшего интереса к лицам своего пола, тогда последует возражение, что такое полнейшее отсутствие гомосексуального интереса как раз и свидетельствует о подавлении гомосексуализма. А если уж один мужчина похвалит цвет галстука у другого, то это просто неопровержимое доказательство его бессознательного гомосексуализма. Дело, конечно, в том, что таким способом никак невозможно доказать отсутствие гомосексуализма, и поиски бессознательного гомосексуализма нередко тянулись годами, хотя наличие его не подтверждалось ничем, кроме основной исходной посылки, будто всегда можно предположить наличие смысла, прямо противоположного первоначальному явному значению. Такая практика имела губительные последствия, потому что она допускала известную меру произвола в истолковании, который зачастую приводил к совершенно ошибочным выводам. (Существует несомненное сходство между этим вульгарным фрейдизмом и тем вульгарным марксизмом, который культивировался в советской теоретической научной мысли. Как и Фрейд, Маркс указывает, что одно и то же может означать и прямо противоположное себе, но и для Маркса такое положение требует доказательства. Однако вульгарная марксистская теория сделала из этого вывод, будто всегда можно утверждать, что если существует несовпадение с тем, что говорится, то значит, оно носит оппозиционный характер, и тем самым легко манипулировать мнением в собственных доктринерских интересах).
2. Величие и ограниченность открытий Фрейда
Нам предстоит выяснить:
1) какие величайшие открытия сделал Фрейд;
2) как под влиянием своих философских и личных взглядов он ограничил и исказил свои открытия;
3) насколько возрастает их значение, если освободить формулировки Фрейда от этих искажений;
4) что это равносильно отделению существенного и вечного в теории Фрейда от обусловленного временем и социальной средой.
Наша задача не «ревизия» Фрейда или создание «неофрейдизма». Мы хотим скорее раскрыть суть идей Фрейда через критическую интерпретацию их философской базы с заменой историческим материализмом буржуазной идеологии.
Открытие бессознательного
Разумеется, не Фрейд первым обнаружил, что в нас глубоко таятся мысли и стремления, которые мы не осознаем, т. е. бессознательное, что наша психика живет своей скрытой жизнью. Но Фрейд был первым, кто сделал это открытие основой своей психологической системы и стал изучать бессознательные явления скрупулезно и с поразительными результатами. Фрейд исследовал главным образом несоответствия между мышлением и существованием. Мы думаем, например, что наше поведение мотивировано любовью, привязанностью, чувством долга и т. д., но мы не осознаем, что вместо этого оно мотивировано желанием властвовать, мазохистскими импульсами или неспособностью быть самостоятельным. Фрейд открыл, что наше представление о себе не обязательно соответствует реальности; то, что человек думает о себе, может отличаться и обычно отличается от того, что он есть, даже полностью противоречит тому, чем он является на самом деле, что большинство людей живут в мире самообмана, и нам только кажется, что наши мысли соответствуют действительности. Фактически, историческое значение фрейдовской концепции бессознательного заключается в том, что Фрейд отбросил традиционное отождествление мышления и существования, доходящее в строгих формах философского идеализма до утверждения, что только мысль (идея, слово) реальна, и в то же время до отрицания реальности чувственно воспринимаемого мира5.
Фрейд, сведя роль сознательной мысли в основном к рациональному объяснению влечений, шел к разрушению основ рационализма, выдающимся представителем которого он сам являлся. Своим открытием несоответствия между мышлением и существованием Фрейд не только подорвал западную традицию идеализма в его философской и общепринятой формах, он также сделал далеко идущее открытие в области этики. До Фрейда искренность можно было бы определить как высказывание того, в чем убежден. С появлением теории Фрейда это определение не может считаться достаточным. Разница между тем, что я говорю, и тем, в чем я убежден, приобретает новое измерение, а именно — мою бессознательную веру (belief) или мое бессознательное стремление (striving). Если в дофрейдовские времена человек, убежденный, что он наказывает своего ребенка потому, что хочет его лучше воспитать, мог считать себя честным, пока он действительно верил в это, то после открытия Фрейда закрадывалось сомнение, а не является ли подобное убеждение рациональным объяснением его садистских желаний, т.е. что ему доставляет удовольствие бить ребенка и что он использует как предлог идею, что такое наказание идет на пользу ребенку. С точки зрения этики, следует предпочесть того, кто, по крайней мере, честно признает свой действительный мотив — он не только более честен, но и менее опасен. Неттакого зла или жестокости, которые бы не объяснялись благими намерениями, как в частной жизни, так и в исторических событиях. Со времен Фрейда фраза «Я желал добра» утратила свою оправдательную силу. Желание добра — это одно из лучших объяснений для дурных поступков, и нет ничего легче, чем убедить себя в справедливости такого объяснения.
Есть и третий результат открытия Фрейда, В культуре подобной нашей, в которой слова играют огромную роль, придаваемое им значение часто не учитывает, если не искажает, опыт. Если кто-то говорит «Я люблю тебя», или «Я люблю Бога», или «Я люблю свою страну», он произносит слова, которые, — несмотря на то, что он полностью убежден в их истинности, — могут быть совершенно неверными и являться рациональным объяснением стремления человека к власти, успеху, славе, богатству или выражением его зависимости от своей группы. Они могут не содержать и обычно не содержат даже частицы любви. Еще не нашло широкого признания открытие Фрейда, что люди инстинктивно критически относятся к высказываниям о благих намерениях или рассказам о примерном поведении, тем не менее остается фактом, что теория Фрейда — это критическая теория, как и теория Маркса. Фрейд не принимал высказывания за чистую монету; он рассматривал их критически, даже когда не сомневался в сознательной искренности говорящего. Но сознательная искренность мало что значит в общей структуре личности человека.
Великим открытием Фрейда, существенно повлиявшим на философию и культуру, было обнаружение конфликта между мышлением и существованием. Но Фрейд ограничил значимость своего открытия, сведя сущность конфликта к подавлению младенческих сексуальных стремлений, предположив, что конфликт между мышлением и существованием — это по сути конфликт между мышлением и младенческой сексуальностью. Это ограничение неудивительно. Как я уже говорил, находясь под влиянием материализма своего времени, Фрейд искал содержание подавляемого в тех стремлениях, которые не только имели одновременно и психический и физиологический характер, но также — что очевидно — подавлялись в том обществе, к которому Фрейд принадлежал, т. е. к среднему классу с его викторианской моралью, из которой вышли Фрейд и большинство его пациентов. Он нашел доказательства Тому, что патологические явления — например, истерия — иногда являлись выражением подавленных сексуальных желаний. Он отождествил социальную структуру и проблемы своего класса с проблемами, присущими человеческому существованию. Это одно из уязвимых мест в теории Фрейда. Для него буржуазное общество было идентично цивилизованному обществу, и хотя он признавал существование своеобразных культур, отличных от буржуазного общества, они представлялись ему примитивными, неразвитыми.
Материалистическая философия и убеждение в широком распространении подавления сексуальных желаний явились фундаментом, на котором Фрейд возвел теорию бессознательного. Вдобавок он проигнорировал тот факт, что очень часто наличие или интенсивность сексуальных импульсов не зависит от физиологической основы сексуальности, а наоборот, весьма часто они являются производными совершенно иных импульсов, не сексуальных по своей природе. Так, сексуальное желание может порождаться нарциссизмом, садизмом, склонностью к подчинению, просто скукой; хорошо известно также, что власть и могущество — важные составляющие сексуальных желаний.
В наше время, когда после открытий Фрейда сменилось два или три поколения, стало очевидно, что в культуре больших городов сексуальность не является главным объектом подавления. Поскольку в своей массе человек становится Homo consumens, секс стал одним из основных предметов потребления (и фактически самым дешевым), создавая иллюзию счастья и удовлетворенности. В человеке можно увидеть различные конфликты между осознаваемыми и неосознаваемыми стремлениями.
