Саенко Евгения

ПУТЬ К ЦЕНТРУ

Мы рассмотрели проявление корневых архетипы психики, которое носит, во многом, природный характер. Инстинкт самосохранения обнаруживает себя в формировании Персоны и Тени, стремление к партнёру — в образах Анимы и Анимуса, а прошлая детская зависимость от родителей вызывает в памяти архетипы Мудрого Старца и Великой Матери. Теперь перейдём к наиболее человеческой потребности найти себя и определить пространство вокруг себя, которую у Юнга выражает образ Себя и связанный с ним геометрический мандальный символизм.

 

Юнг определяет понятие Себя как эйдос: то есть первичную и невыразимую идею, формулируемую нами как единство и целостность. На это представление Юнга натолкнула идея алхимиков о некой метафизической субстанции, скрытой в теле человека, «которая ни в каком лекарстве не нуждается, но сама является не поддающемся порче лекарством.»[17] Искомая субстанция может находится и внутри человека (как постигнутая им истина, неделимая точка и то «горчиное зерно», из которого вырастает «царство Божие»), и вне его (как природа или Бог, общий для всех), но остается одной и той же. Понятие самобытности (или в принятом научном переводе — Самости) у Юнга состоит с одной стороны из знания своей уникальной природы, а с другой — от близких взаимоотношений со всей жизнью: не только человеческой, но растительной и животной, и даже с неорганической материей и космосом.

 

Эго и Самость различаются как «кто» и «что»: Эго — субъективный и пристрастный взгляд на мир, Самость — объективный и нейтральный факт целостности. «Самость не может быть локализована в инидвидуальном эго-сознании, она ведет себя как окружающая его атмосфера, для которой невозможно установить определенные границы ни во времени, ни в пространстве.»[18] Она приносит чувство примирения с жизнью, которая воспринимается такой, как она есть, а не такой, как она должна быть, согласно своим заранее усвоенным представлениям: «Это как если бы руководство жизни исходило из одного невидимого центра… и в этом освобождение от всякого принуждения и невозможной ответственности, что является неизбежным результатом прикосновения к мистическому.»[19]

 

Восприятие центра Самости архетипично, и отражается во снах и фантазиях в множестве разных образов, которые могут быть названы архетипами себя. Новый образ Себя может появиться во сне как животное или из яйца, как фигура гермафродита (очевидный символ полноты) или как «сокровище, которого трудно достичь». В последнем случае это часто драгоценность (бриллиант или жемчужина), цветок или золотой шар. Частый символ самобытности — ребёнок, иногда божественный, иногда обычный, и даже оборванец. В мифах и фольклоре часто появляется мотив ребёнка, и особый акцент на этом образе ставится в религиях, особенно в христианстве.

 

Юнг подчёркивает, что неуловимый центр Самости, как и любой архетип, нельзя описать чисто рационально. «Если бессознательное говорит о Солнце и отождествляет с ним льва, короля, золотой меч, охраняемый драконом, или энергию, которая даёт жизнь и здоровье человеку, это ни то и ни другое, но нечто неизвестное, которое находит более менее адекватное выражение во всём этом, и — к вечной досаде интеллекта — остаётся неизвестным и не укладывается ни в какую формулу.»[20]

 

Искомый центр индивидуальности астрологически действительно связан с архетипом Солнца, оформление которого исторически связано с утверждением автономии человека по отношению к обществу, его самостоятельности, с которой связано и само название этого центра у Юнга — Самость. Солнце, в астрологии соотносимое с сердцем человека, символизирует другой способ организации личности, чем Юпитер (или Персона): не зависящий от социального воспитания, но от личного психофизиологического восприятия реальности.

 

Образ же ребёнка обозначает переход к меркурианскому архетипу, исторически обозначающему дальнейшее развитие личности, когда самобытной становится не только индивидуальность, но и её мысль. Развивая в себе независимость и настаивая на ней, ребёнок шалит, нарушая запреты взрослых, чтобы выработать собственную интеллектуальную позицию — поэтому одна из последних стадий алхимического процесса называется игрой. Здесь образ ребёнка смыкается с архетипом Трюкача-трикстера в том ракурсе, который обозначает достижения человеческой мысли, а не её Тень. Знак Льва, как знак зрелости, покровительствует образу ребёнка и психоаналитики подхватили эту идею Юнга: человек лелеет в себе свою будущую новую индивидуальность как дитя — ведь она должна постепенно родиться, вырасти и развиться в нём.

 

Независимость сознания приводит к силе свободной воли, что отражает архетип Марса — и идеальный образ человека, непобедимого воина и мудрого пастыря. К нему относятся образы Будды и Христа, которые Юнг называет наиболее развитыми выражениями архетипа себя, проявленными человечеством. Центр Самости в каком-то смысле можно назвать центром самостоятельного видения мира, что относится к Меркриую, но в ещё большей степени это центр воли: огненного начала неистового действия, символизируемого Марсом. Понимаемый таким образом, центр Самости включает в свою орбиту тайную магию природы, на которой не ставит акцента солнечный архетип, будучи прежде всего образом культурного развития и проявления своей индивидуальности.

 

Юнг описывает процесс индивидуации как психологическое путешествие (ещё один архетипический образ, который часто всречается в сказках). Это может быть мучительная и скользкая дорога, и порой приходится ходить по кругу, однако опыт показывает, что на самом деле круг оказывается спиралью. На этом пути человека ждут опасности от столкновение с бессознательными областями души: и психические заболевания показывают, что они не мнимые, а настоящие. «Всё, что проявляется в форме образов, то есть символически, не является вопросом вымышленной опасности, но очень реального риска, от которого может зависеть судьба всей жизни. Главная опасность — в подчинении чарующему влиянию архетипов. Если мы уступим этому воздействию, мы можем прийти к мёртвой точке бездействия или к отождествлению с архетипической личностью»[21].

 

Древние архетипы, заполняющие своей полнотой неполноту личности и тем оказывающие на неё сильнейшее влияние, словно проверяют устойчивость вновь созданного центра. Остаётся ли человек Собой при соприкосновении с образами прежних веков — которые он бессознательно воспринял из культуры и которые в его душе хранятся в столь же первозданном и туманном виде, какими они были на заре развития сознания? Если вторжение стихии бессознательного не страшно для личного «я», тогда можно сказать, что человек действительно обрёл свой философский камень. И может быть, кристалл его сознания, возвращающийся после смерти в коллективное бессознательное, действительно не исчезнет, но сохранится в вечности. Природа несомненно заботится о жизни своих творений — именно поэтому неистовой стихие Марса исторически предшествует игра Меркурия: своё осознание мира держит волю в рамках до тех пор, пока она может угрожать распаду личности. Всеми возможными уловками Трюкач уводит нас от истины Себя, не допуская вторжения бессознательного, и продолжает свою охранную игру и тогда, когда тайное становится явным.

 

В путешествиях индивидуации у души существует защитный механизм, и Юнг уделяет ему много места, говоря о мандалах. Мандала представляет собой защитные стены магического круга или квадрата, центральная точка внутри которого в религиях раскрывает природу божества. Когда разум человека выдерживает вторжение бессознательного, его психика часто создаёт нечто подобное: границу по краям и центральную фигуру внутри, что выражает меркурианское стремление к организации внутреннего пространства. В «безопасном», «священном», центральном месте помещается нечто, в чём Юнг видит образ нового центра индивидуальности, способного организовать вокруг себя как прежнюю, так и вновь воспринятую реальность. Проявляющиеся во снах геометрические фигуры более или менее правильной формы, и всё, содержащее число четыре: от креста с равными краями до четырёх орехов, лежащих на тарелке — являются, по Юнгу, манадалами, построениями Меркурия и защитными стенами, хранящими внутри порой ещё невидимый символ Себя.

 

«Опыт показывает, что индивидуальные мандалы символизируют порядок и возникают у пациентов в основном в периоды психической дезориентации или переориентации. В качестве магических кругов они связывают и подчиняют необузданные силы, принадлежащие миру тьмы, и создают, либо очерчивают порядок, преобразующий хаос в космос.»[22] Такое определение и четырех-частная форма мандал напоминает мифологическую роль царя богов, создающего космос из хаоса. Царь богов — архетип Юпитера — связан с четырьмя сторонами света: как главным принципом организации пространства, и покровительствует городам, которые в древности также строились по принципу квадрата, в стремлении воплотить в земном устройстве небесную идею гармонии мира, основанного на 4-х стихиях. Так же строились и храмы. Архетип Юпитера символизирует религию и единство организации частей мира.

 

Мандальный символизм встречается в снах и видениях, часто сопровождаясь сильным чувством гармонии и покоя. Мандальные видения проявляются как выход в сферу «активного воображения», как «интенсивная концентрация на обратной стороне сознания», чтобы сделать её доступной для разума. Вот пример такого сна:

 

«Я взбиралась на гору и дошла до места, где увидела семь камней, стоящих передо мной, семь по обе стороны и семь позади меня. Камни были плоские как ступеньки, и я попыталась взойти по четырём ступенькам, ближайшим ко мне. Во время этого я обнаружила, что эти камни — статуи четырёх богов, закопанных в землю. Я их выкопала и поставила так, что сама оказалась посередине. Вдруг они стали склоняться одна к другой до тех пор, пока их головы не соприкоснулись, образуя надо мной подобие шатра. Я упала на землю и сказала: «Падайте на меня, если хотите, а я устала.» Тогда я увидела, что вокруг четырёх богов формируется кольцо пламени. Через некоторое время я поднялась, и отбросила статуи. Там, где они упали, поднялись четыре дерева. И голубые языки пламени, возникшие из кольца огня, стали сжигать крону деревьев. Глядя на это, я решила: «Это нужно остановить. Я должна войти в огонь сама, чтобы листва не сгорела». И я вступила в огонь. Деревья исчезли, а кольцо огня сомкнулось в единое голубое пламя, которое приподняло меня над землёй.»[23]

 

В этом видении различима идея средней точки, которая достигается с трудом и путём преодоления опасностей, а также заметны образы квадрата и круга. Мандальный символизм может быть проще, чем в этом примере: например, квадрат с фонтаном в центре и люди, гуляющие вокруг. А иногда мандала содержит множество геометрических фигур, вписанных друг в друга, что указывает на последовательную и сложную организацию пространства. Но не случайно она ведёт начало от круга и колеса, который во всём мире связан с архетипом Солнца, обозначающим стадию выделения и формирования в сознании понятия индивидуальности. Увидев в буддийских и христианских мандалах аналог процесса самоорганизации психики вокруг невидимого центра, Юнг нашёл на удивление верный и наиболее глубокий символ для обозначения идеи Самости.

 

Мандала иногда подобна танцующему видению и основана на том же принципе, что ритуальные или народные танцы, где происходит круговое движение около центральной точки, расхождение в четыре угла и возвращение к центру. Таким образом, символизм мандалы вбирает в себя ещё одну архетипическую характеристику Солнца — движение, выделяющее светило из статичного пейзажа и символизирующее его самостоятельность (что и соотносит его с идеей самости). Видимый круг по небосклону, которое оно описывает изо дня в день, является наиболее первозданной и простой мандалой и тем естественным магическим кругом жизненных повторений, который не даёт распасться на части нашему сознанию — нашему осмыслению мира и себя в нём. И неслучайно наиболее интересным видением среди описанных Юнгом снов в его книге «Психология и алхимия» было видение мировых часов. Это «великое видение», как называет его Юнг, четырёхмерных мировых часов с тремя стрелками, движущимися с разной скоростью, сопровождалось у пациента чувством «возвышенной гармонии» и указывало на благополучное разрешение его проблем. Видение мировых часов символизировало изначальный и универсальный вид движения: движение времени, который для человека издревле олицетворяло Солнце, катящееся по небосводу.

 

Юнг отмечал, что вращательная динамика мандального символизма типична для людей, которые более не могут создавать проекции божественного образа — то есть находить Бога вовне себя — и таким образом, находятся в опасности «распыления» своего «я». Она характерна для людей в состоянии стресса, но она же служит показателем формирования новой личности: показателем динамики жизни души и духовного движения. В разных религиях мы встречаем утверждение о том, что «я» со всеми его стремлениями и желаниями, даже интеллектуальными и духовными, должно быть утрачено (в христианстве это призыв «будьте как дети» и часто цитируемое утверждение «блаженны нищие духом»). Но это лишь первый шаг внутреннего преображения. На самом деле ни личное сознание, ни более глубоко лежащее индивидуальное «я» не утрачивается: первое уподобило бы нас немыслящим животным, второе — лишённым своей уникальности механическим роботам. Исчезает лишь прежнее понятие о своём «я», чтобы на смену ему пришло новое, более широкое, гармонично включающее в орбиту себя то, что выходит за рамки оперативной памяти своего мозга и отдельности своего тела.

 

Мандальные кольца круга или квадрата предохраняют личность от взрыва и расщепления и защищают внутреннюю цель. Они подобны оградам священных мест, охранявших богов древности, и Юнг определяет мандалу как целостность видения Бога. Но в современной мандале в центре редко помещается бог: мы находим там множество разных символов и даже реальных людей. И Юнг делает естественный вывод: в современной мандале — которая является психической опорой в экстремальных обстоятельствах и в целом помогает раскрытию индивидуальности — «нет божества, подчинения ему и примирения с ним. Похоже на то, что место божества занимает вся полнота человека.»[24]

 

Юнг написал это полвека назад, но и сегодня всё ещё кажется страшным расстаться с традиционным представлением о Боге и заменить его «просто» образом своей новой личности. Чтобы осознать свои сильные качества, человек стремится видеть их в некоем внешнем идеальном образе, подобно тому, как остаётся потребность проецировать свои недостатки на злодейскую Тень. Нам кажется, что без Бога мы лишимся той невидимой охраны, которая на самом деле дана человеку и вне церкви, вне зависимости от других людей и даже культуры, поскольку вся история человечества записана в его личной и коллективной памяти бессознательного. Нам кажется, что, соприкоснувшись со стихией бессознательного, мы непременно сойдём с ума или погубим душу в бездне падения в неуправляемый хаос эмоций. Но на самом деле мы окажемся не в первобытном Хаосе, а в первозданном Космосе, устроенном согласно совершенным законам, которые, правда, мы ещё не постигли.

 

Образы бессознательного — чудеса сказок и снов — пугают нас, и они действительно порой страшны, но лишь в той мере, в какой они доносят искажённое и субъективное видение мира. Универсальный архетип, скрытый за этими образами, прекрасен, как прекрасны образы мифов. Миф обладает целостностью и полнотой, и архетип в истинном смысле слова — это не хитрый старик, но мудрый прародитель; не злой дух, но творец и создатель; не русалка-обольстительница, но власть самой красавицы-природы. Астрология архетипов раскрывает перед нами в первую очередь черты этих, возвышенных образов. Но если архетипы являются нам как-то иначе, дело не в кознях лукавого и не в низком уровне культуры общества, а в нас самих.

 

Целя душу, психология смыкается с религией, однако сегодня старых религиозных воззрений оказывается недостаточно, чтобы они могли противостоять современным заблуждениям разума, за две тысячи лет продвинувшегося далеко вперёд по сравнению с

 

сознанием римских рабов. Будучи практиком, Юнг пошёл глубже христианских догм и сомкнул психологию с алхимией и мифологией.

 

В расширении восприятия от личных представлений и образов современной культуры до архетипического, астрологического универсализма мифов — тот путь, который делает познание безопасным.

[1] Юнг К.Г. «Archetypes of the Collective Unconscious», London, 1959, p.82

 

[2] Юнг К.Г.»Archetypes of the Collective Unconscious», London, 1959, p.187

 

[3] Frieda Fordham. An introduction to Jung’s psychology, Great Britain, 1966

 

[4] Семира и В.Веташ. Астрология и мифология. Воронеж, 1994/ СПб, 1998

 

[5] Юнг К.Г. “Отношения между эго и бессознательным»: Two essay on Analytical Psychology, London, 1966, c.305

 

[6] Интересно, что архетип Персоны напрямую сопоставляется с понятием тоналя в популярной книге Кастанеды, которое так же хорошо выявляет и черты юпитерианского архетипа. Тональ — это тоже “социальное лицо” и одновременно “хранитель и организатор мира, на плечах которого покоится задача создания мирвого порядка из хаоса” и задача которого – “судить, оценивать и свидетельствовать”. Кастанеда пишет о нем: “Хранитель мыслит широко и все понимает, но охранник бдительный, костный и чаще всего деспот. Следовательно, тональ во всех нас превратился в мелочного и деспотичного охранника, тогда как он должен являться широко мыслящим хранителем.”

Противоположное тоналю понятие нагваля, для которого нет названий и которое в полной мере проявляется в момент смерти, сопоставимо бессознательному: “Мы чувствуем, что существует еще одна часть нас, но тональ захватывает рычаги управления. Он ослепляет нас другую часть истинной пары — нагваль” (К.Кастанеда. Сказки и силе. Киев, 1992, сс.122-131) Исторически, нагваль – образ духа предка.

 

[7] Юнг К.Г. “Отношения между эго и бессознательным»: Two essay on Analytical Psychology, London, 1966, c.301

 

[8] Юнг К.Г. “Эон”. Собр.соч.